Сестра Марина - Страница 19

Каждую субботу младшие и испытуемые сестры должны были производить полную, основательную уборку приемных покоев, до мытья полов включительно. И тут-то жутко приходилось Нюте с непривычки: таскать тяжелые ведра с водою, разведенной крепким дезинфицирующим составом, скрести целыми часами пол, ползая на коленях, оставаться подолгу на ветре и сквозняках при открытых форточках. Хуже всего допекали девушку острые, едкие дезинфицирующие составы, к которым приходилось прибегать во время уборки. Крепкий раствор сулемы и карболки разъедал ее нежные руки. Белая кожа потрескалась и сморщилась на пальцах, ладони покрылись мозолями и загрубели.

Да и вся Нюта, не только руки ее, изменилась до неузнаваемости в этот короткий срок. Новый скромный полотняный халатик, платье и широкий докторский передник скрадывали теперь тонкую и врожденную грацию ее изящной фигурки. Черная косынка, покрывавшая голову, придавала девушке вид послушницы из монастыря.

Изредка останавливалась она перед туалетом Розочки, заглядывала в зеркало и не узнавала себя.

— Господи! Да неужели же это я? Я — Нюта Вербина, та самая Нюта, что еще две недели тому назад разливала чай в японской гостиной и любезной улыбкой светской барышни отвечала на шутки гостей?!

Сестры, которые вначале косо поглядывали на «барышню-белоручку», которую они предполагали встретить в Нюте, теперь, внимательно приглядевшись к трудолюбивой, выносливой, работавшей не покладая рук девушке, изменили, казалось, свое первоначальное мнение о ней. Одна только ни чем не довольная, грубоватая сестра Клементьева все еще недоброжелательно поглядывала на Нюту и то и дело грубо «шпыняла» ее за всякий самый незначительный промах. Да еще сестра-помощница Мария Викторовна почему-то не взлюбила ее и, встречаясь с нею, ехидно поджимала свои и без того тонкие губы и роняла мимоходом:

— Преуспеваете, сестрица! Слышала, слышала… Только вот как дальше-то на дежурствах пойдет… Это еще что — цветочки, сестрица, ягодки впереди, впереди… Да… Трудненько вам придется. Не привыкли вы с детства к труду. В холе росли, очевидно…

Ах, как не терпела Нюта эту притворно-любезную, но таившую в себе змеиное жало, сестру! Впрочем, не одна Нюта не выносила Мартыновой: вся община единодушно ненавидела «Марихен» и «ехидку», как сестры окрестили ее.

Тяжелый физический труд, вечное стремление успеть вовремя с работой, постоянная напряженность делали то, что к вечеру измученная до полусмерти Нюта едва добиралась до постели, падала на нее как сноп и засыпала мертвым сном.

Она не слышала, как собирались в их комнате сестры, предпочитая «десятый номер» всем прочим помещениям общежития. Не слышала, как приходила сестра Двоепольская с гитарой и, наигрывая на ней цыганские и русские песни, подтягивала симпатичным, тоненьким, чуть надтреснутым голоском. Не слышала, как Розочка, разойдясь иногда, проходила павой под звуки «по улице мостовой» русскую, к общему удовольствию сестер, или как бледная, тонкая, грустная Юматова нежно и красиво декламировала Надсона, любимого своего поэта, с захватывающим выражением произнося стихи. Не слышала, как толстая Кононова рассказывала про свое родное село, где она жила у отца-дьякона, доводившегося ей дядей, и пекла просфоры, прежде нежели поступить сюда.

Нюта ничего не слышала, не видела, не ощущала в такие минуты.

Она спала, как мертвая, без всяких сновидений и грез.

* * *

— Ну, Мариночка, целуйте меня. Я принесла вам радость. Целуйте скорей! — и вбежавшая в комнату Розочка подставила Нюте одну за другой свои свежие, смеющиеся и сияющие обычными лукавыми ямочками щеки.

Нюта, присевшая после долгого, утомительного рабочего дня в покойное мягкое кресло и сшивавшая длинные, казалось, бесконечные бинты из марли, подняла на вошедшую свои большие серые вопрошающие глаза.

— И все-то она врет, Розочка… Не слушайте вы ее, язык без костей, мелет, что хочет, — грубовато пошутила Кононова, отдыхавшая на постели после дневного дежурства.

Юматовой не было. Она отпросилась на кладбище навестить могилки детей.

— Ну, уж вы бы помалкивали, госпожа просфирня, — задорно надувая губки, произнесла Катя. — Вы на бедную Розочку всегда рады напасть, а Розочка, действительно, принесла новость. Очень хорошую, очень желанную для кого-то новость!

И сделав лукавую рожицу, Катя покосилась на Нюту.

— Что такое, сестра?

Большие серые глаза Вербиной вспыхнули. Румянец залил бледное лицо.

— Не томите, Катюша, — шепнула она чуть слышно.

— Ну, уж так и быть, смилостивлюсь, скажу! Ольга Павловна вас нынче на ночное дежурство в барак на помощь сестре Клеменс назначит. Что, не ожидали? Да?

— Ах!

В этом «Ах» сказалась вся, бурная, алчущая, давно ждавшая этого случая, душа Нюты.

Дежурство в бараке! Так вот она, так долго желанная цель!

Как она мечтала об этом, всю эту неделю, мечтала робко, несмело в тайниках своей души, в самых потаенных глубинах мыслей.

Первое дежурство!

Только настоящая, закаленная сестра, «крестовая», деятельница общины, могла надеяться на такое лестное доверие со стороны начальницы.

— Полно, Катюша, вы не ослышались ли? — застенчиво осведомилась она, боясь поверить своим ушам, — действительно меня, а не кого другого назначили на ночное?

— Она великолепна, эта Мариночка! Сестра Кононова, Конониха, просфирня заспанная, взгляните вы только на этот экземпляр! Не верит своему счастью! Кононова, вам я говорю или нет? — тормошила Розочка снова задремавшую было сестру.